Редакция WB Guru живо интересуется тем, как работают разные детские специалисты.
Мы запускаем серию интервью с теми людьми, которые в своей работе тесно связаны с детским и родительским миром. Обещаем — будет очень интересно!
Сегодня хотим вам представить Дзкуя Анастасию Руслановну — детского психолога и нейропсихолога с многолетним опытом практики, члена Ассоциации детских психологов и психиатров и IAAP (International association of applied psychology). Мы поговорили с ней о том, кто такой нейропсихолог, как он может помочь детям и родителям и что происходит за закрытыми дверями его кабинета.
— Здравствуйте, Анастасия. Расскажите, пожалуйста, тем, кто ничего не знает про вас и про нейропсихологию, чем же вы занимаетесь?
— Здравствуйте! Прежде всего, я специалист по детскому развитию. Мой бэкграунд — это нейропсихология. Нейропсихология изучает взаимосвязь формирования психических функций, когнитивной сферы ребёнка и созревания нервной системы, а также специфики расстройств психических функций при органических повреждениях и других нарушениях работы мозга в детском возрасте. Речь идёт про особенности функционирования детского организма при органических нарушениях, эпилепсии, расстройствах аутистического спектра, задержках развития или изменения поведения.
Когда речь заходит о детской нейропсихологии, мы рассматриваем индивидуальные особенности психического развития ребёнка, обусловленные индивидуальной спецификой их мозговой организации и разворачивание процесса во времени. Мы смотрим не только на то, что есть сейчас, но и смотрим на функцию в развитии: как она будет разворачиваться. Ведь нужно иметь в виду: мы работаем с организмом, который постоянно меняется. Сейчас ребёнок один — вечером он уже другой, потому что прожил день и получил новый опыт. Теперь ему нужно этот опыт ассимилировать. Со взрослыми происходит так же, но мы имеем дело с уже сформированными структурами. У детей мозг продолжает созревать и развиваться — это двойная уникальная ситуация. И это невероятно прекрасно — ничего прекраснее нет.
— Какие к вам приходят люди и дети?
— Есть часть детей с особенностями развития, связанными с травмами головного мозга, нарушениями развития, нарушениями аутистического спектра, СДВГ — самые разные. Есть часть запросов, связанных с различными речевыми нарушениями, или, к примеру, с высокой утомляемостью, истощаемостью, со школьными трудностями. И это на первый взгляд очень чёткие и понятные запросы, например: «У нас ребёнок плохо пишет, что с этим делать?». А это ведь может быть всё, что угодно: почерк гигантскими буквами, пропуск букв, соединение всех букв в одно слово или устремление строчки куда-то к далёким приключениям. Или это может быть ситуация, когда ребёнок прекрасно решает уравнения, но не понимает, как решать задачи. Это не из-за трудностей с арифметикой, например, а потому, что он не видит целиком текст, теряется на середине задачи и воспринимает это как сказку. Два землекопа копали ров, и получилось две третьих, а тут ещё попугай сверху и учитель с вопросом, сколько нужно копать! К концу задачи хочется уже бежать, потому что не до математики становится.
Нейропсихолог смотрит, что происходит. Ведь мы имеем дело в том числе с теми детьми, у которых особая сенсорная чувствительность. Поэтому за каждым, казалось бы, простым чётким запросом стоит очень интересная и сложная история развития. Социальная история развития, и история семьи в том числе.
Ещё я работаю с детьми с нарушениями аутистического спектра. Но, если говорить именно о таких нарушениях, то я вступаю в работу одновременно или после специалистов по двигательному развитию. Это работа с развитием произвольности, когнитивной сферы, с игрой и разворачиванием социального взаимодействия. Вообще все дети и все семьи очень разные: разные задачи, разные запросы.
Сейчас я неожиданно много работаю с детьми с трудностями адаптации. Это и дети, относящиеся к условной норме, и дети с нарушениями развития. Момент, когда мы имеем дело с трудностями переработки информации (которой с каждым годом у школьника всё больше и больше, просто водопад), решением задач в условиях увеличивающихся требований к ребёнку и работой с коллективом, — это тот этап, на котором часто приходят ко мне.
— Как простому родителю понять, что ребёнку пора к нейропсихологу?
— На самом деле очень сложный вопрос, потому что родителю для начала нужно дойти до врача-педиатра. Дело даже не в органических поражениях, а в самых элементарных вещах.
Вот внезапно родитель замечает, что у ребёнка падает трудоспособность, он вялый, истощённый. Ещё год назад он учился, играл, а теперь вдруг даже двадцать минут поработать не может. В этой ситуации, на мой взгляд, имеет смысл поступать так, как поступает большинство родителей, которые идут к врачу и говорят: «У нас ребёнок вялый и уставший». Врач смотрит, назначает анализ крови, например, и выясняет, с чем мы имеем дело: что конкретно происходит с организмом, если ребёнок не может выдержать двадцать минут домашнего задания, с чем связано это утомление? Если выясняется, что дитё здорово, дальше есть смысл думать о психологическом или нейропсихологическом сопровождении.
В идеальной ситуации мы подключаем учителя. Вот у нас есть идеальный педиатр и идеальный учитель, они говорят: «Да, вы знаете, замечательный ребёнок, но есть некоторые трудности». Мне кажется, это уже задача не педагога, а нейропсихолога. Дальше, собрав первичную информацию у специалистов, сопровождающих ребёнка, уже имеет смысл идти к нейропсихологу. Он, исследуя структуру так называемой трудности с точки зрения мозговой организации деятельности, уже разберётся, с чем мы имеем дело. Возможно, с недостаточно развитой произвольностью, с высокой истощаемостью, с несформированностью зрительно-пространственной сферы или с чем-то ещё. Это идеальная ситуация, когда все взрослые дружно взялись, чтобы помогать ребёнку и друг другу.
Но чаще всего родители оказываются в ситуации, когда им говорят в школе: «Сделайте что-нибудь с вашим ребёнком, чтобы он был нам удобен и чтобы от него не было проблем». Претензий может быть огромное количество, притом весьма разнообразных. Родитель пытается найти способ помочь ребёнку, разобраться, в чём причина. И для того, чтобы самому ребёнку стало полегче, и потому, что мало приятного находиться в такой атмосфере и сталкиваться с неприятием. И вот тогда, пошерстив по интернету, прочитав гору разнообразной информации, потратив на это своё время, родитель всё-таки приходит к нейропсихологу.
— Расскажите пожалуйста, как понять, к кому идти — к нейропсихологу или психологу?
– Мне кажется, никак. Если мы имеем дело с ребёнком с уже диагностированными особенностями развития, тогда да, я бы сразу начинала с клинического психолога. У таких специалистов больше опыта видеть здоровые процессы в особенностях развития, потому что эти процессы всё равно одинаковые и в ситуации условно нормативного развития, и в ситуации различных нарушений.
Ещё можно спрашивать у психолога прямо: «А вы работаете вот с таким запросом?» Психолог ответит, допустим: «Я не работаю с развитием внимания, но работаю с коррекцией детско-родительских отношений». Кстати, очень может быть, что именно это и нужно. Но если изначально родитель считает, что запрос связан со школьной неуспеваемостью, тогда есть смысл искать того, кто с этим работает.
— Ещё один животрепещущий вопрос: как понять, что нейропсихолог — хороший?
— Это очень трудный вопрос. Мне кажется, что основные критерии будут такие же, как и при поиске любого другого специалиста. Во-первых, открытость. Как человек говорит об условиях своей работы, о цене — ясные и прозрачные рамки. Во-вторых, важно то, может ли специалист открыто рассказать о своём образовании. В нашей культуре почему-то не принято спрашивать: «А где вы учились?» Но если деликатно сформулировать вопрос, то хороший специалист обязательно ответит.
Хороший специалист будет ориентироваться на ребёнка. К примеру, специалист говорит: «Нам за этот месяц нужно освоить четыре упражнения». Я бы тут задумалась и спросила почему, ведь у каждого ребёнка свой индивидуальный темп. Свои особенности вхождения в задания.
Следующее — контакт с ребёнком. Кто бы мог подумать, что это важно для психолога, правда? Если специалист вам нравится, но ребёнку некомфортно, то имеет смысл поговорить об этом напрямую со специалистом. Если вы слышите «Ничего, потерпите!», то это, на мой взгляд, повод обсудить со специалистом принципы его работы и ещё раз обговорить цели и задачи.
Ещё один важный, по моему мнению, признак — готовность назвать коллег, работающих в смежных областях. Например, нейропсихолог после диагностики говорит: «На мой взгляд, нужно проконсультироваться с логопедом по поводу постановки звуков. А что касается наших занятий, то с развитием фонетико-фонематического слуха мы можем работать вот таким образом». И дальше даёт список из 2–3 логопедов, если родитель говорит, что такой список необходим. Если вы видите, что есть ощущение круга специалистов, то это хорошо. Значит, у специалиста есть возможность обмена мнениями, значит, он вписан в профессиональное сообщество — это важно.
В первом приближении для родителей я бы ориентировалась на контакт со специалистом, на прозрачность и на получение дополнительного мнения. И ещё я хочу подчеркнуть, что это разумно и правильно искать «своего» специалиста. Ни ребёнок, ни родитель не обязаны заниматься со специалистом просто потому, что он первый, к кому они обратились. Важно и нужно учитывать и стоимость занятий, и то, как далеко на них ехать.
Если же вернуться к разговору о профессиональных компетенциях нейропсихолога, то надо сказать, такой специалист должен понимать, что написали врачи. Не выбирать врача, не корректировать назначения, не отменять или назначать препараты или анализы (это абсолютно недопустимо!), но именно понимать, какую картину описывает невролог или психиатр, например.
Нейропсихолог — это ни в коем случае не врач, но это такой психолог, который может понять, что написал врач, и, если нужно, предложить получить мнение ещё одного врача. Нейропсихолог должен понять заключение невролога, а также заключение логопеда и дефектолога. Это кумулятивный психолог, который собирает данные, как мозаику. Часто бывает, что нейропсихологи, и я в том числе, просят принести кучу данных: заключения врачей, рисунки за разные годы, тетради, иногда даже старые видео, на которых видно, как ребёнок двигался в разные периоды жизни. Иначе говоря, специалист собирает массу всякой информации о ребёнке, а потом сидит, закопавшись, — и это хороший признак.
Очень важно, когда специалист говорит: «С вашего разрешения я бы хотел проконсультироваться со своим коллегой или вот с таким-то смежным специалистом». По поводу каждого конкретного случая специалист должен спрашивать разрешения, но иногда такие вещи проговариваются ещё на этапе обсуждения принципов и условий занятий с ребёнком. Порой родитель думает «А что такого? Зачем меня переспрашивать? Иди да спроси!». Но нужно понимать, что психолог всё равно должен опираться в своей работе на базовые этические принципы, вот как в случае приведенного примера — на принцип конфиденциальности и принцип благополучия.
Есть ещё очень важная вещь, касающаяся методов моторной коррекции, телесно-ориентированных методов, сенсомоторной коррекции — обращение с телесностью ребёнка. Как следует из названия, эти методы связаны с телом, с движениями. Родителям важно понимать, насколько они готовы доверять. Ведь при работе в этих коррекционных направлениях часто бывают ситуации, когда нужно подталкивать ребёнка, физически помогать выполнять упражнения и элементарно дотрагиваться до него — и это та сфера, в которой родителям важно быть рядом с ребёнком, наблюдать за его самочувствием и обращать внимание на его дискомфорт, если он возникает.
Нужно смотреть, как сам специалист ведёт себя в ситуации, когда ребёнку дискомфортно: настаивает или ищет обходные пути, если это возможно? Придумывает какие-то другие способы прийти к намеченному результату? Потому что любое упражнение, любое задание нужно не само по себе, а только для чего-то, для достижения какой-то цели, в широком смысле — для конкретного ребёнка.
— Значит ли это, что родитель всегда присутствует при процессе?
— Очень по-разному. Бывает, что это полезно, но иногда лучше, чтобы родитель был за дверью, а потом приходил, например, когда контакт с ребёнком только выстраивается. Бывают ситуации, когда важно, чтобы родитель был рядом и видел, как выполняется задание, на что обращает внимание специалист: поза, дыхание, темп. Но при этом есть масса других ситуаций, когда родителю лучше быть за пределами кабинета, особенно если речь о консультировании в формате психотерапии.
Это не конец интервью, есть ещё вторая часть!